Неточные совпадения
И чиста она была на руку: ничего не стащит, не спрячет, не присвоит, не корыстна и не жадна: не съест тихонько. Даже немного ела, все на ходу; моет посуду и съест что-нибудь с собранных с господского стола тарелок, какой-нибудь огурец, или хлебнет
стоя щей
ложки две, отщипнет кусочек хлеба и уж опять бежит.
На этот раз на столе
стоит чашка с толокном, и деревянные
ложки усиленно работают.
Мастера бросали работу, частью усаживались, как работали, «ноги калачиком», на катке вокруг чашек, а кому не хватало места, располагались
стоя вместе с мальчиками и по очереди черпали большими деревянными
ложками щи.
Салфеток не было,
ложки были жестяные и деревянные, стаканов было два, и на столе
стоял только серый графин воды с отбитым горлышком; но обед был не скучен: разговор не умолкал.
Н.Н. Соедов опять взял одной рукой
ложку, а другой другую
ложку опять сунул в карман. Зашел в буфет, сделал вид, что снес
ложку, и опять идет. Видит: Николай Иванович
стоит удивленный и смотрит на
ложку, которую держит в руках...
Перед ним
стояла тарелка с супом, но он не прикасался к ней и до того умильно смотрел на Анниньку, что даже кончик носа у него покраснел. Аннинька торопливо глотала
ложку за
ложкой. Он тоже взялся за
ложку и уж совсем было погрузил ее в суп, но сейчас же опять положил на стол.
Кожемякину стало немного жалко старика, он вздохнул и снова осмотрел комнату, тесно заставленную сундуками и комодами. Блестели две горки, битком набитые серебром: грудами чайных и столовых
ложек, связанных верёвочками и лентами, десятками подстаканников, бокалов с чернью, золочёных рюмок. На комодах
стояли подсвечники, канделябры, несколько самоваров, а весь передний угол был густо завешан иконами в ризах; комната напоминала лавку старьёвщика.
Сели на песке кучками по восьмеро на чашку. Сперва хлебали с хлебом «юшку», то есть жидкий навар из пшена с «поденьем», льняным черным маслом, а потом густую пшенную «ройку» с ним же. А чтобы сухое пшено в рот лезло, зачерпнули около берега в чашки воды:
ложка каши —
ложка воды, а то ройка крута и суха, в глотке
стоит. Доели. Туман забелел кругом. Все жались под дым, а то комар заел. Онучи и лапти сушили. Я в первый раз в жизни надел лапти и нашел, что удобнее обуви и не придумаешь: легко и мягко.
Когда Егорушка вернулся к реке, на берегу дымил небольшой костер. Это подводчики варили себе обед. В дыму
стоял Степка и большой зазубренной
ложкой мешал в котле. Несколько в стороне, c красными от дыма глазами, сидели Кирюха и Вася и чистили рыбу. Перед ними лежал покрытый илом и водорослями бредень, на котором блестела рыба и ползали раки.
Он машинально побрел во двор дома. Направо от ворот
стояла дворницкая сторожка, окно которой приветливо светилось. «Погреться хоть», — решил он и, подойдя к двери, рванул за скобу. Что-то треснуло, и дверь отворилась. Сторожка была пуста, на столе
стояла маленькая лампочка. Подле лампы лежал каравай хлеба, столовый нож, пустая чашка и
ложка.
Пока он рассматривал альбом и
стоял перед зеркалом, в это время в кухне и около нее, в сенях, Самойленко, без сюртука и без жилетки, с голой грудью, волнуясь и обливаясь потом, суетился около столов, приготовляя салат, или какой-нибудь соус, или мясо, огурцы и лук для окрошки, и при этом злобно таращил глаза на помогавшего ему денщика и замахивался на него то ножом, то
ложкой.
Проходишь, бывало, через магазин — Ида Ивановна чаще всего
стоит с каким-нибудь покупателем и продает ему папиросную машинку или салатную
ложку; поклонишься, проходя, как попало Иде, она кивнет головою, тоже чуть заметно, и по-прежнему ведет свое дело с покупателем.
На столе
стояли неубранные тарелки после чьего-то обеда, лежала замаранная салфетка и валялись только что бывшие в употреблении нож, вилка и
ложка.
Он черпал серебряною
ложкой из тарелки малину с молоком, вкусно глотал, чмокал толстыми губами и, после каждого глотка, сдувал белые капельки с редких усов кота. Прислуживая ему, одна девушка
стояла у стола, другая — прислонилась к стволу липы, сложив руки на груди, мечтательно глядя в пыльное, жаркое небо. Обе они были одеты в легкие платья сиреневого цвета и почти неразличимо похожи одна на другую.
— Эй, ребятишки! — крикнул Антон. — Вы и взаправду завалились на печку — ступайте сюда… а у меня тюря-то славная какая… э! постойте-ка, вот я ее всю съем… слезайте скорее с печки… Ну, а ты, бабка, что ж, — продолжал он голосом, в котором незаметно уже было и тени досады, — аль с хозяйкой надломила хлебушка? Чего отнекиваешься, режь да ешь, коли подкладывают, бери
ложку — садись, — человек из еды живет, что съешь, то и поживешь.
Стоя на ногах перед миской, он засучил обшлага и с торопливостью, и в то же время с аккуратностью, положил сначала множество масла и двумя соусными
ложками принялся мешать макароны, потом положил соли, потом перцу и, наконец, сыр и продолжал долго мешать.
(Несколько секунд все сидят молча. Николай
стоит, размешивая
ложкой чай.)
Староста
стоял на своем месте, и его глаза по-прежнему следили за
ложкой разливальщика, причем ни один мускул не шевельнулся при входе и приближении начальника.
Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать и дочь. Костер горел жарко, с треском, освещая далеко кругом вспаханную землю. Вдова Василиса, высокая пухлая старуха в мужском полушубке,
стояла возле и в раздумье глядела на огонь; ее дочь Лукерья, маленькая, рябая, с глуповатым лицом, сидела на земле и мыла котел и
ложки. Очевидно, только что отужинали. Слышались мужские голоса: это здешние работники на реке поили лошадей.
Подходит Феона и, сердито тыкая в стороны своими пухлыми локтями, ставит перед приятелями зеленые щи в миске. Начинается громкое хлебание и чавканье. Словно из земли вырастают три собаки и кошка. Они
стоят перед столом и умильно поглядывают на жующие рты. За щами следует молочная каша, которую Феона ставит с такой злобой, что со стола сыплются
ложки и корки. Перед кашей приятели молча выпивают.
Полковник пил вино. На столе
стояли бутылки. Адъютант писал в большой тетради, а перед ним лежала груда золотых колец, браслетов, часов, серебряных
ложек. Входили казаки с красными лицами и клали на стол драгоценности.
— Ты не кричи так, не кричи, как пьяная баба! Тебе колом в голову не вдолбишь, все на своем будешь
стоять! Я тебе десять тысяч раз говорила, чтоб ты в кухню не брала серебряных
ложек… Ах, «я-а», «я-а»… Поменьше бы языком молола. Корова рыжая!
— Проснись, ради создателя! К нам в кухню забрался вор!
Стою я у окна, гляжу, а кто-то в окно лезет. Из кухни проберется в столовую…
ложки в шкапу! Базиль! У Мавры Егоровны в прошлом году так же вот забрались.
— Это ты правильно,
стою я им как сухая
ложка поперек горла.
В стороне
стояла опорожненная маленькая трактирная миска с мельхиоровой
ложкой и одна из тех тарелок, на которых в трактирах подают хлеб.
Встал солдат из-за стола, — будто на сонной картинке пирожок лизнул. В плевательную миску сплюнул. «Покорнейше благодарим». Поманил Илью глазом.
Стоит, гад, чурбан чурбаном, с барыниной шеи муху сдувает. Сам небось потом все потроха-крылышки один стрескает. Пошел горький помещик с пустой
ложкой на кухню. Котлы кипят, поросенок на сковородке скворчит, к бал-параду румянится.
Седла и
ложки Жюно, они понимали, что могли на что-нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам
стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых велено было пристреливать — это было не только непонятно, но и противно.
Танечка соскочила со стула, зацепила
ложку, уронила, подняла, положила на край стола, она опять упала, опять подняла и с хохотом, семеня своими обтянутыми чулками сытыми ножками, полетела в коридор и в детскую, позади которой была нянина комната. Она было пробежала в детскую, но вдруг позади себя услыхала всхлипывание. Она оглянулась, Вока
стоял подле своей кровати и, глядя на игрушечную лошадь, держал в руке тарелку и горько плакал. На тарелке ничего не было.